Борель. Золото [сборник] - Петр Петров

— Эй, посторонись! — послышалось сзади.

Гурьян оглянулся. Стуков, с обмотанным марлей лицом, — у него все еще болели зубы, — и Костя, без шапки, катили к мосту первый сутунок.

— Не чижолый ли будя? — пошутил Морозов. — Надсодишься…

Стуков ловко задержал стягом бревно и весело кивнул орловцу.

— Всякое новое сооружение должно сначала выдержать самую большую тяжесть, товарищ.

Гурьян взглянул на часы. Канаты все еще шевелились, пели на железных валиках. Прошедший час истощил терпение людей. Костя заботливо стесывал остатки коры на сутунке, а орловец широким валенком приглаживал поката.

— Ты чего это? — посмеивались сзади.

— Так-то может застрять, — хозяйственно объяснил он. — Чего скалитесь?

— Да так… К барину-то теперь не собираешься?

— Подь вы! Молоко с губы вытрите.

Хлопушин выпрямился и, взмахнув топором, взглянул на Гурьяна.

— А ежели взаправду не пойдет, зауросит?

Директор шевельнул усами. От поляны глухо вспыхнули два выстрела. В сопках порывисто дрожал шелестящий, замирающий шум.

— Накатывай! — махнул рукой Гурьян.

Первым подбежал Морозов. В руках у него погнулся соковый стяг. Ловким толчком он закатил комлевой конец сутунка на мост и стал рядом с директором.

— Пущай!

Бревно вильнуло и с грохотом улетело вниз.

— Пошел! Пошел! — загремели голоса.

Морозов ухватил крепче стяг и поддел второй сутунок.

— Тише, верблюд, — рассмеялся Костя.

Сбоку воздушной дороги, по рыхлой накати медленно пыхтел в гору грузовик. Над рудником и тайгой неслись гудки, но люди не слышали их. Люди в давке бежали вниз. Людям скорей нужно было видеть, как воздушная дорога выбрасывает на поляну освежеванные бревна.

Морозов опомнился, когда заметил около себя одного Костю.

Расправив грудь, он дребезжаще рассмеялся.

— Идеть, окаянная сила!

— Идет! — отозвался парень. — Говорят, что сюда какие-то подъемные механизмы поставят, вот тогда начнет подавать…

— Механизмы, — орловец набрал в грудь воздуха и положил на плечо железную лопату.

3

Электростанция снабжалась топливом всего на несколько часов работы. Были дни, когда употреблялись на дрова бутары. Энергетика, как и сам рудник, не пользовалась вниманием старого рудоуправления и треста. Слово «консервация» два года на всех собраниях и заседаниях настойчивее звучало на руднике. И вдруг оно сменялось словом «расширение».

Гурьян, разбрасывая ногами снег, с поднятой головой шел по равнине, на которую по покатам летели бревна. Технические руководители делили лес с хозяйственниками-снабженцами. Бревна громоздились в отдельные ярусы.

По торопливым движениям, по оживленным лицам директор видел общий подъем работников, видел, что первый ход за спасение рудника был сделан верно, — теперь можно было бы поспорить с трестовскими дельцами, можно потребовать должного внимания к перестраивающемуся руднику, но и в такой час осаждали сомнения.

А вдруг главный инженер прав? Вдруг разведки, которые замышляет он, Гурьян, по получении буровых станков, принесут отрицательные результаты, и рудник придется консервировать с большим позором?

— Гоните вот этим порядком, — указывал он направление вдоль поляны.

— Каким? — переспросил Морозов, опуская стяг. Орловец широко открыл простодушные глаза.

— А я думал, товарищ директор, мы вот так будем ярусить…

— Почему?

— Да потому. Как ты думаешь дома ставить?

— Прямо по кромке леса и пойдет новый поселок. — Замешательство Гурьяна передалось Морозову.

— То-то и оно… Будем строить так, а подкатывать бревна как? Тут-то оно все выходит сподручно.

— Так да как, — ехидно улыбнулся Алданец.

— Настоящий оратор, — поддержал Балда. — Скоро в техноруках начнет ходить.

Гурьян отошел от первой группы отвальщиков и поднял руку.

— Правильно, земляк! — крикнул он Морозову.

— То-то, расчухал, — орловец усмехнулся бородатым ртом.

— Я по плотницкой другова инженера выучу, товарищ директор.

— Так и знай, скоро премию дадут, — не унимался Алданец.

— Не подъязвивай-ка, — вспылил Морозов. — Я, брат, молчу, а могу брякнуть так, что со смеху закотишься.

Орловец поддел на стяг комель сутунка и забросил его на соседнее бревно.

— Фу, зверина, — изумился Цыганок. — С тобой и всамдель игрушки детские.

— А ты думал как… Тронуть себя не дам. Смиренный я, а одному такому вот нахрапу, — указал он глазами на Алданца, — давком руку переломил.

Группа села закуривать. Все с уважением посматривали на силача. Цыганок потянулся к кисету, но Морозов убрал его.

— Ты чего? — удивился Рома.

— Руки сначала вымой.

— Ты облешачил?

— Ночью не надо было выгребать табачок.

— Жалко? Эх, мелкий собственник!..

— А ты крупный, так не лезь в чужой кисет.

Кругом рванулся смех. Обозленный Цыганок укорил:

— Копи бабе на штаны, а то засорит.

Это рассмешило орловца.

— Ить и скажешь же, шпана, — заливался он. — Да ни за что такова наречия и во сне не придумал бы.

Из-за яруса неожиданно вывернулась Надежда Васильевна. Закутанная в меха, она удерживала на поводке резвую лайку. Разжиревшая собака напорно тянула инженершу к лесу. Алданец толкнул орловца под бок.

— Смотри, во баба — не твоей пара.

Тот почесал спину и презрительно сплюнул.

— Такую глисту мне и дарма не надо.

— Чертова наверточка, — согласился Цыганок. — Говорят, что наравне с мужем и американец у нее в почете.

— А что ж ты думаешь, — оживился Морозов.

— Не заливай, громобоец, — перебил его Алданец. — Где ты можешь понимать интеллигентные скусы.

— Знаем мы этот скус, — не сдавался Морозов. — Вот, если сказать про Вандаловскую — баба в настоящей степени, а эта плевок растертый.

— И ничего ты не понимаешь, — отмахнулся Алданец. — Сравнял кобылу с красоткой.

— А што ж, от кобылы хлеб можешь жрать, а от сучки ни черта не получишь.

Артельщики одобрительно поддержали:

— Правильно, лапоть.

— Отхлестал, как полагается…

Первые яруса гордо поднимались над уровнем площади. Под вечер притоптанный снег хрустел под тяжелыми сапогами, как репа под ножом. Лесорубы направлялись уже к поселку, когда среди них внезапно появился Бутов.

— Где директор? — спросил он, повертывая голову.

Рабочие густо окружили шахтера. А он, размахивая длинными руками, продолжал: